================================
Этот день был лоскутным одеялом. В памяти всех, кто пережил его, он почему-то так и остался - клочками. Россыпью пожелтевших фотографий на штабном сукне, поверх карты.
Вот длинный и узкий стол. Лица генералов прячут за сигаретным дымом подкрадывающуюся панику. В дальнем конце стола, почти невидимый за сизой табачной пеленой - Сам. Он тяжело ссутулился, упираясь ладонями в лакированное дерево. Он говорит про обстановку на фронтах, и голос его наверняка негромок и устал. Он говорит о необходимости кардинального перелома на северном направлении. Он говорит о потере наступательного импульса и вероятности крупного вражеского прорыва. Он говорит. Генералы слушают его, не перебивая. Они думают о своём - о том, кому же придётся затыкать дыру. О том, на кого укажет Сам, когда закончит свою бессмысленную речь. И о том, КЕМ придётся затыкать дыру, если вдруг Четвёртая ударная группа окажется твоей. И о том, что ждёт Гранга Веснотта, который сутки назад был отстранён от командования Четвёртой. Сам разумен, холоден, как арифмометр, и не склонен к бессмысленной жестокости, но иногда в его глазах как будто прорывается Вековечное Пламя - и тогда горе тем, кто не оправдал его доверия. Генералы ещё не знают, что будет. Не знает никто.
Вот совсем молоденький лейтенантик-штабист протягивает указку к карте. На участке, намеченном для наступления, почти никого не осталось - рассказывает он. Шестая Кирит-Унгольская стрелковая, Двенадцатая Горгоротская и "Пепельные демоны" - отдельный рейнджерский полк. Лёгкая пехота. Почти нет авиации, совсем нет брони, а артиллерии осталось не больше двадцати восьми процентов. Это по личному составу. По вооружению - и пятнадцати процентов не будет. Слишком дорого обошлись Четвёртой ударной группе полтора месяца топтания на месте, когда две армии пережёвывали друг друга, выигрывая страшными усилиями милю-другую, чтобы на следующий день откатиться обратно под ответным ударом противника. Резервы будут. Разумеется, будут. Всё, что смогли собрать - и этого немало, хоть и разношёрстно. Но ждать нельзя. Ни недели, ни дня. Начинать нужно прямо сейчас - иначе Западные опередят, ударят, и их больше нельзя будет остановить. И это значит - в атаку пойдут именно те, кто есть. И это значит - Мордору нужно чудо. Чудо, при котором остатки лёгкой пехоты, уставшие, обозлённые, без танков и почти без артподготовки, прорвут фронт... нет, не прорвут - хотя бы просто продавят. И сумеют удержать позиции. Совсем недолго - двое суток, может, трое. Потом подойдут ударные силы, и наступление закрутится неудержимой машиной. Даже по фотографии видно, как лейтенантику трудно говорить - слова не лезут из горла. Потому что он знает, что чуда не будет. Потому что гондорская мотопехота, даже истрёпанная в боях - это враг, с которым нельзя не считаться. А ведь ещё и эльфы - и не просто эльфы. Танковый полк "Нимродэль", элита. Пусть им не хватает сейчас горючего, пусть бои оставили не одну дюжину машин догорать в снегу, как накатывающая на песок волна оставляет за собой мёртвые раковины. Но один эльф стоит десятка людей и трёх орков - это каждый знает. И один эльфийский танк стоит двух мордорских. Которых у мордорцев на передовой нет. Чудес не бывает.
Чёрный туман на фотографии - будто ветер подхватил гарь со свежего пепелища. Девятый кажется огромным, он нависает над генералом Лиртом, заместителем командующего Четвёртой ударной. Даже этот клочок бумаги страшен - что-то запредельное продирает по коже, когда смотришь на него. Что-то, просачивающееся из-за грани, за которую смертным заглядывать не надо. Девятый в ярости. Он орёт на Лирта - и нет в нём сейчас ни грана того спокойного величия, которое приписывает назгулам молва. Его гнев захлёстывает всё вокруг душной волной, и даже сейчас, через много лет, выплёскивается с карточки. "Ты слишком много на себя берёшь, генерал!" - и эхо, гулкое, как в пещере, мечется по крохотному блиндажу, в котором никакого эха быть не может. "Ты решил, что можешь судить свысока, умыв руки?! Что ты теперь не при чём, а кровожадный призрак, порождение геены огненной, будет виноват во всех смертях?! Ты сказал, что мне легко требовать невозможного, потому что я бессмертен, а вы - всего лишь люди?! На, держи!" - кольцо летит на стол, падает тяжело, словно грешная душа на чашу весов. И остаётся лежать, ни разу не подпрыгнув. "Держи своё бессмертие, генерал! Теперь оно твоё! Вечность и неописуемое могущество - ведь именно это даёт право распоряжаться чужими жизнями, а твои погоны дают право только ныть, ведь так по-твоему?! Бери, надевай его! И скажи мне, простому смертному, ЧТО ТЫ БУДЕШЬ ДЕЛАТЬ!!!" Генерал бел и недвижен, как мрамор. Он молчит, потому что ему нечего сказать. И нет смысла что-то говорить - приказ о наступлении уже ушёл. Без его подписи. С печатью Девятого.
Серый снег, перемешанный с серой грязью. Догорающие руины каких-то домов. Ларс смотрит чуть в сторону от камеры - его лицо недоверчиво и хмуро. Он всё еще не успел привыкнуть к новому второму номеру, хотя тот старается изо всех сил. Ларс несёт на плече Алису, и его пальцы на её прикладе лежат нежно - словно в ладони любимой женщины. Задний план размыт и нечёток - видно только длинную колонну людей в шинелях и чуть брезжащий свет раннего январского вечера. Разбитая дорога вьётся среди развалин. Шестая Кирит-Унгольская выдвигается на исходные для атаки. У них есть ещё четыре часа тишины.