======================================
- Готовы? Попрыгали.
Шесть пар тяжёлых подошв отрываются от каменного пола и неожиданно мягко касаются его вновь. Наверное, смешно выглядит со стороны - пять низкорослых и широких фигур, кажущихся ещё массивнее из-за громоздящегося на ремнях снаряжения, сосредоточенно отталкиваются ногами от каменных плит. И рядом шестая - выше на две головы и при этом почти вдвое уже в плечах. Это я.
Ничего не гремит - даже у меня. Я не первый год военным корреспондентом работаю - научился уже. Сержант поправляет на плече распылитель огнемёта, ещё раз окидывает меня взглядом, в котором мешаются раздражение и забота, и молча машет рукой в сторону шлюза. Мы выдвигаемся.
Металлические ворота закрываются за спиной почти бесшумно - или я не слышу их потому, что пульс слишком громко стучит в ушах? Здесь света уже нет. Весь свет остался позади, за толстыми створками. Как там говорил этот пухловатый интендант с нервным лицом? Мы стояли в проходе перед кабинетом начальника сектора, вокруг грохотал пересменок с его суетой, топотом и многоголосицей, из кабинета было слышно, как начальник орёт, не жалея голоса - кроет такой-то матерью меня, редакцию, драный патруль, который он не испытывает ни малейшего желания подставлять потому, что какому-то шпаку с большими шевронами захотелось выдать в нагрузку драного долговязого с драным фотоаппаратом, лично субмаршала, который этого долговязого так жаждет всучить, и прочая и прочая. А интендант смотрел мне в глаза снизу вверх и негромко отчётливо бросал, словно диктуя по бумажке: "Запомните - там нет света. С собой у вас будет фонарь, но включать его разрешается только в самом крайнем случае. Поэтому слушайте и запоминайте. Это - прибор ультразвукового видения. Крепится ремнями, сами отрегулируете, как удобнее. Как только оказываетесь за шлюзом, опускаете окуляры на глаза и нажимаете вот здесь. Ему может потребоваться несколько секунд на автоматическую подстройку - будьте терпеливы."
Я опускаю окуляры, вдавливаю рубчатый бугорок и жду. Один-двадцать два... Два-двадцать два... Три-двад... Тьма рассеивается. Мир вокруг чёрно-белый, смазанный и подёрнутый помехами, словно на экране умирающего телевизора. Я делаю шаг вперёд и чувство равновесия внезапно мне отказывает - прибор реагирует на движения с заметным запаздыванием, почти в полсекунды, из-за чего голова начинает кружиться. В спину мне врезается раскрытая ладонь:
- Давай-давай, каланча, двигай. На ходу быстрее привыкаешь, проверено.
Начинаю перебирать ногами, придерживаясь за стену. В самом деле привыкаю. Тошнота никуда не уходит, но отступает куда-то глубже. Главное - не поворачивать резко голову. Чувствуешь себя так, будто принял на грудь добрый стакан молодого ширского. Точнее, не так. Будто идёшь во сне сквозь тёплую стоячую воду.
Впереди меня идут трое, сзади - двое. Идут споро, не глядя по сторонам. Патруль-то ещё даже не начался. Как сказал мне сержант час назад, раскуривая короткую трубку: "Первую лигу пройдём быстро - нечего там смотреть, а расписание не терпит. Вот когда до диких тоннелей дотопаем - там твой репортаж и начнётся." Видимо, на моём лице что-то мелькнуло, потому что, сделав затяжку, сержант улыбнулся и добавил: "Дикие - это значит необработанные. Промоины естественного происхождения."
Коридоры, лестницы, коридоры, снова лестницы, пологий винтовой пандус и лестницы вновь. Всё ниже потолки, всё уже проходы. В окулярах стены выглядят одинаковыми, ровными и серыми. Только кончиками пальцев я чувствую, как гладкая, ровно подогнанная плитка сменяется бугристой, уложенной наспех, а потом - голой породой с шершавыми следами зубил. И воды в окулярах тоже не видно - сначала она лежала тонкой изморосью, потом собиралась в капли, которые срывались вниз, потревоженные моими пальцами, а теперь это ледяные ручейки. Они мочат тыльную сторону ладони и забираются под рукав, мерзко холодя кожу. "Конденсат," - интендант, когда читал мне лекцию по предстоящему маршруту, почему-то смутился на этом слове и, сняв очки, начал протирать их большим пальцем, - "Видите ли, тоннели не доделаны по ряду причин. Там нет ни вентиляции, ни дренажной системы. Поэтому скапливается конденсат. Постарайтесь, чтобы он не попал на оружие и приборы. И всеми средствами избегайте попадания влаги на слизистые оболочки. Орки несколько лет назад применяли в секторе отравляющие вещества - что-то могло остаться."
Я не заметил, когда очередная лестница превратилась просто в неровный спуск. Сержант остановился и цыкнул зубом. Потом, обернувшись ко мне, шёпотом пояснил:
- Привал пять минут. Потом начнётся патруль.
Бойцы неслышно опустились на пол там же, где остановились, и застыли, словно статуи. Даже их дыхание, казалось, перестало быть слышным. Я привалился спиной к стене и сполз вниз, не обращая внимания на льющиеся за воротник струйки ледяной воды. Надо же - сам не заметил, насколько устал. Всё-таки форсированный марш длиной в лигу, да ещё с этим непрерывным вверх-вниз, да ещё во влажной духоте, кого угодно свалит с ног. Сердце долбило в грудь пулемётной очередью, по вискам стекал горячий пот.
Сержант придвинулся ближе, наклонился к самому лицу. Заговорил быстро и почти неслышно - одними губами:
- Слушай меня внимательно, каланча. Внимательно слушай. Смотришь в спину тому, кто идёт перед тобой. Держишь дистанцию вытянутой руки - не больше и не меньше, ровно. Моей руки, не твоей. Понял? Не издаёшь ни звука. Если что случилось - хлопаешь впереди идущего по левому плечу. Молча. И строго - по левому. Понял? И маску не забудь, - он ткнул пальцем в резиновый намордник, висящий у меня на шее, - Если будет контакт, головной сразу же даст из огнемёта. Воздух в тоннеле выжигает моментом, так что если начали орать - надевай и выдёргивай чеку. Кислородного патрона хватает на семь с половиной минут - к этому моменту мы либо выберемся, либо нам будет всё равно. Понял? Молоток. Двинули.
И мы пошли вперёд. Тоннель превратился в кишку, потом - просто в трещину. Обдирая ладони, плечи, локти, я протискивался, стараясь не потерять из вида размытого серого пятна - идущего передо мной бойца. Задержку, выдаваемую прибором, я уже почти перестал замечать - в основном потому, что происходящее всё больше и больше воспринималось странным сном, так что запаздыващие движения мира снаружи были вполне органичными. Тоннель гипнотизировал. Было в нём что-то, кажущееся близким - может быть, именно так я двадцать три года назад пробирался к свету из чрева собственной матери. Вот только сейчас света впереди не было.
- Надо же... - прохрипел я, - Всего несколько часов тут у вас, а кажется, что ни неба, ни солнца не видел много лет. Всё как сон.
Сержант обернулся. В окулярах его лицо казалось слитным белым пятном, но мне показалось, что он криво и нехорошо улыбается.
- Солнца нет, - сказал сержант, и в его голосе я услышал ухмылку сумасшедшего, - И неба нет. Есть только Мория.
И мы двинулись дальше.