============================
Черная коробочка микрофона рации. Рубчатый бугорок тангенты под пальцем.
Он приподнял черную фуражку с серебрянной кокардой и вытер лоб. Свобода - до ужаса интересная штука, подумал он. Иногда твой собственный, ничем, казалось бы, не ограниченный выбор приводит тебя в странные места. Вот сейчас он сидит и держит подушечкой большого пальца столько, что при одной мысли об этом ползут холодные колючки по позвоночнику.
Если он сдвинет тангенту - все повторится. Сжатая пружина темной, какой-то потусторонней, силы развернется, снося к чертям привычное и устоявшееся. Зарычит промасленная сталь, лязгнут гусеницы, искрошится под траками земля - и броневые клинья вспорют чьи-то жизни, чьи-то мечты, чье-то такое верное и неколебимое будущее, пойдут нарезать - словно хирургическими инструментами - не нашу землю, не наше счастье, не наше дыхание. Движение пальца - и вновь затрещит по швам, меняясь в беззвучном вопле родовых мук, мировая карта, только на этот раз не карта крохотного шарика... бери выше - карта небес. Поплывет, как пятно мазута, очерчивая новую реальность, на этот раз - навсегда.
А еще - голоса. Если он сдвинет тангенту - придут голоса. Голоса, которые он слышал, когда был жив. Как ни в чем ни бывало они наперебой забьют эфир докладами, матом, криками победного торжества и воем агонии. Снова и снова. Они уже мертвы. Все. Но, так же, как и он сам, будут вновь и вновь гореть в стальных коробках, срывая ногти об раскаленные защелки люков в последней попытке вырваться. Это их выбор. Свобода. Свобода, которую они не просили.
И самое страшное - будут и другие голоса. Голоса, которые он там, давно, еще когда был жив, слышал с ТОЙ стороны. Только теперь они - тоже ждут его приказа. Потому что теперь всех их - и фельдфебеля Шмидта из "Гроссдойчланд", и старшего сержанта Кузнецова из шестого мехкорпуса, и всех-всех-всех остальных - прикрывает одна и та же броня. Черно-серая, с серебрянной четырехконечной звездой - символом Лучезарного. И те, кто остался навсегда в искореженных "бэтэшках" и "тридцатьчетверках", сейчас, наверное, тоже думают о причудливости путей, которыми ведет нас наш собственный выбор.
И если он сдвинет тангенту - он поставит последнюю точку. Распишется в собственном решении. Маршрут закольцован. Или, что даже поганее, те, кто создавал его нам, просто собрали его из одинаковых, переписанных под копирку кусочков. Снова тесный гроб командирского бэтэра, снова ощеривщийся зубами-клиньями танковый дракон, снова блицкриг. Навсегда. Война не может сменить планы - война всегда меняет только врага. Бесконечный блицкриг - звучит так же глупо, как вечное мгновение. И, тем не менее, это так. Он хотел уйти, хотел что-то сменить - и этот новый мир открыл ему все пути. И он, пьяный свободой, выбирал - раз за разом, каждую секунду. И пришел вот сюда - на узкую скамью, втиснутую между рацией и столиком с картой. Сам. Без малейшего принуждения. И, что самое страшное - он даже не уверен, что не рад этому.
Свобода - это ад. Ад - это свобода.
Гудериан сдвинул тангенту и бросил в зашипевший микрофон: "Папа Гейнц - всем экипажам. Вперед. Огонь - по моей команде."
