Я сразу прошу простить за пробелы и путаницу в рассказе - дед говорил о войне мало и неохотно, да и я с тех детских лет уже почти всё забыл. Там, где совсем не уверен в правильности истории, лучше промолчу, чтобы не соврать невзначай. Мне очень стыдно, что я знаю так мало, а помню ещё меньше. Но я постараюсь рассказать всё, что есть, чтобы оно не истёрлось окончательно и не заменилось кусочками других сюжетов, которыми память услужливо латает дырки, остающиеся в ней.
Патроны. Шинель. Кисет.
Письмо. Перекличка. Бой.
И снова как спирт - на всех
Мы поровну делим боль.
В атаке. Во сне. В пути.
Запомни, пока ты тут:
Они не должны пройти.
И значит - они не пройдут.
(М.Протасова, "Сорок три")
Письмо. Перекличка. Бой.
И снова как спирт - на всех
Мы поровну делим боль.
В атаке. Во сне. В пути.
Запомни, пока ты тут:
Они не должны пройти.
И значит - они не пройдут.
(М.Протасова, "Сорок три")
Пятого июля 1943 года рядовой Гребнев попал на фронт - в четвёртую стрелковую роту ПТР второго стрелкового батальона сорок третьего гвардейского стрелкового полка шестнадцатой гвардейской стрелковой дивизии Первого Прибалтийского фронта. Я не знаю, почему я так глубоко и трепетно люблю танки. Честно, не знаю. Потому что единственный член моей семьи, имевший с ними дело плотно и всерьёз, их убивал. Дед был первым номером (стрелком) противотанкового ружья Дегтярёва, ПТРД. Из тех, про кого на фронте говорили "ствол длинный - жизнь короткая". Дульный тормоз ПТР при выстреле выбрасывал в стороны большое количество пороховых газов, поднимая облако пыли и выдавая позицию стрелков, а танки для уверенного пробития брони надо было подпускать очень близко, почти в упор. Неизвестно, то ли смерть, которую обманули при рождении, всё ещё не могла найти деда, то ли что-то другое повлияло, но поговорка оказалась неверна. Дед прошёл войну до конца. Три ранения, медаль "За отвагу", Орден Красной Звезды, Орден Великой Отечественной войны (последний нашёл адресата только в конце девяностых, когда деда уже не было на свете).
Там, в сорок третьем, под Курском - бой. Невесёлые там дела.
Танки на батарее - считай, труба.
Там, под огнём - твой дед. Он наводит в борт сквозь канал ствола.
Он собирается в небо, на сурхарбан.
(О.Медведев, "Поезд на сурхарбан")
Танки на батарее - считай, труба.
Там, под огнём - твой дед. Он наводит в борт сквозь канал ствола.
Он собирается в небо, на сурхарбан.
(О.Медведев, "Поезд на сурхарбан")
Дело было не под Курском, а под Ельней. Но меня всё равно при этих строчках песни пробирает до слёз. Их в тот день и в самом деле поставили в оборону артиллерийской батареи. Война, как и вся наша жизнь, состоит из случайностей, часто глупых и нелепых. Одиночный немецкий БТР каким-то образом проскочил с фланга - очевидно, заблудившись. Немцы, кажется, даже не подозревали, что умудрились пройти насквозь советские позиции, и думали, что находятся ещё на подступах к месту боёв - их пехота сидела в кузове бронетранспортёра вместо того, чтобы сопровождать и прикрывать его пешим ходом. Они выскочили сбоку и почти в упор. Первым успел среагировать немецкий пулемётчик с бэтэра - увидев окопчик и торчащие из него зелёные русские каски, полоснул очередью. Второго номера убило на месте, деду вырвало клок мяса из голени - до конца жизни у него там была впадина, в которой не росли волосы.
Отступать, как в том стихотворении, было смешно и некуда. Развернуть ПТР в сторону немцев? Долго, да и что сделает одна пуля, пусть и крупнокалиберная, пробив броню бэтэра? Развалит двигатель, убьёт пару-тройку попавшихся на пути? Даже если очень повезёт, и вспыхнет бензобак, это будет не киношный взрыв, мгновенно убивающий всех внутри. А пехотинцы за бронированными стенками кузова уже орали что-то и рвались наружу. Ещё несколько секунд, они высадятся, и тут-то конец и наступит - один-одинёшенек гвардии рядовой Женька Гребнев против десятка врагов при всём своём сибирском здоровье не сдюжит. А там, за ним - глухари-артиллеристы со своими гаубицами. Тоже мужики суровые, но против внезапного удара с неожиданной стороны вряд ли что-то смогут сделать. И тогда батарея замолчит. Дед отстегнул с пояса мёртвого второго номера гранату, выдернул чеку, подождал две секунды и бросил. Так, чтобы она взорвалась ещё в воздухе. Бросок был точным, и время было отсчитано правильно. Граната рванула прямо над кузовом, покосив осколками всех, кто был внутри - и экипаж, и пытающуюся высадиться пехоту. Так не только в кино - так и в жизни, оказывается, бывает. Неизвестно, что было бы, если бы не отвага деда и малая толика везения. Может, конечно, ничего существенно и не поменялось бы, а может, было бы как в стихотворении про кузницу, в которой не было гвоздя. Теперь уже никто не узнает. Но гвардии рядовой Гребнев в тот день спас много людей. И остался жив - что не могло не оказать влияния как минимум на мою собственную жизнь.
Здесь никто б не нашёл, даже если б хотел,
Руки кверху поднявших.
Всем живым ощутимая польза от тел -
Как прикрытье используем павших.
Этот глупый свинец всех ли сразу найдёт,
Где настигнет - в упор или с тыла?
Кто-то там, впереди, навалился на ДОТ,
И Земля на мгновенье застыла...
(В.Высоцкий, "Мы вращаем Землю")
Руки кверху поднявших.
Всем живым ощутимая польза от тел -
Как прикрытье используем павших.
Этот глупый свинец всех ли сразу найдёт,
Где настигнет - в упор или с тыла?
Кто-то там, впереди, навалился на ДОТ,
И Земля на мгновенье застыла...
(В.Высоцкий, "Мы вращаем Землю")
Под Кенигсбергом земли нет - она там пополам с бетоном и арматурой. Неприступная крепость, каждый метр которой был готов встречать атакующих огнём. Кто там был - знает. Я вот не был - но знаю тоже. Читал. А дед мой был. Это оттуда у него тёплые воспоминания о самоходчиках - а особенно добро он отзывался о "Зверобоях". ИСУ-152 со здоровенной гаубицей-пушкой калибром в шесть дюймов. Это орудие, изначально рассчитанное для уничтожения укреплений, было поставлено на самоходку для борьбы с тяжелобронированными немецкими танками: "Тиграми" и "Пантерами" - отсюда и прозвище. Под Кенигсбергом ей пришлось вспомнить своё первоначальное предназначение. Танков встречалось не очень много, а вот укрепления были. Бетон и сталь, наглухо врытые в землю, замаскированные, почти неуязвимые. Авиация работала хорошо, но её на все случаи не хватало - да и сложно точечно поразить один конкретный отдельно взятый ДОТ, укрытый всем, чем можно. Тогда в дело вступали самоходчики - выкатываясь на прямую наводку, прицеливались и гвоздили полуцентнеровыми "чемоданами" до тех пор, пока с той стороны ствола не становилось тихо. Но самоходчики были рядом не всегда.
Фортификация - точная наука, и при этом простая. Вкратце она сводится к тому, что обороняющийся должен быть максимально прикрыт, а наступающий - максимально уязвим. Поэтому ДОТы ставят так, чтобы они простреливали подходы друг к другу. Поэтому перед ДОТами оставляют ровное и открытое пустое пространство, с которого выкорчёвывают все кусты и деревья, и даже траву, бывает, выкашивают - чтобы не дать атакующим ни малейшего укрытия под перекрёстным огнём. И каждому понятно, что атакующие стараются не действовать так, как ожидают от них обороняющиеся, не лезут в их заранее расставленные ловушки. Но в том беда, что иногда другого варианта просто нет.
Дым. Дымовая завеса - это всё, что смогли сделать в тот день. Потому что ни авиации, ни "Зверобоев" под рукой не оказалось, а проломить участок обороны нужно было прямо сейчас. Чтобы не дать захлебнуться атаке, чтобы кровь парней, прорывающих участки слева и справа, не оказалась пролита зря. Огнемёты, гранаты, подрывные заряды - всё это отличные средства против амбразур укреплений. Но для того, чтобы пустить их в ход, надо добежать. По ровному и открытому пустому пространству, на котором выкошена даже трава. Немецкие пулемётчики лупили в дым наугад, не имея возможности прицелиться. Мясорубка гарантированного уничтожения превратилась в лотерею - это максимум, чего можно было добиться. Гвардии младший сержант Женька Гребнев бежал вперёд сквозь дым, а слепые кусочки свинца летели наперекрест, ища тех, до кого смогут дотянуться. И находили. Нашли и его. Ранение в грудь. Тяжёлое, почти смертельное. Но оказались в тот день и те, кто добежал до этого чёртова ДОТа и смешал его с кенигсбергской землёй.
День Победы дед встретил в госпитале. А потом, выписавшись из него, остался в армии. Отучился на артиллериста, получил звание лейтенанта и ещё много-много лет служил зенитчиком. Хранил мирное небо для тех, за кого сражался. Служил в Казахстане. Держал на мушке Пауэрса, пересекшего границу, но приказа на открытие огня не дождался - шпиона сбили дальше, под Свердловском. Дослужился до больших погон, получил новенькую квартиру в городе Липецке, куда и переехал с женой и двумя детьми - моими папой и тётей. Там и жил до конца дней. Умер в 1985 году от инсульта, не дотянув пары месяцев до шестидесяти лет. Мне тогда было шесть, и были мы с дедом лучшие друзья. Гуляли по городу, жгли костёр на садовом участке и заваривали на этом костре чай. Мастерили всякую фигню из желудей и веток. Рассматривали картинки с танками и пушками в журнале "Техника - молодёжи". Я помню своего деда. И горжусь им. И очень-очень люблю.
Текущий статус - 56.099
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →